[Viviyena]

Делаю задание по социологии культуры.
Застопорилась на детских субкультурах.
И сделать, вроде, хочется побыстрее, и читать чертовски интересно...

Содержание субкультуры
В общечеловеческой культуре детская субкультура зани¬мает подчиненное место, обладая вместе с тем относительной автономией, поскольку оперирует специфической картиной
108

мира и сохраняет относительно неизменными основные цен¬ности, которые передаются из поколения в поколение.
Детские сообщества характеризуются наличием собст-венной системы нравственных норм и эстетических прио-ритетов, особого языка внутригруппового общения, специ-фических особенностей восприятия искусства и художест-венной деятельности. М. Крюбелье выделяет следующие особенности детского сообщества: «оппозиция к миру взрос-1 лых и желание жить в тайне от них; наличие особого секретного кода; принцип территориальной автономии каж¬дой группы и одновременно — острое внутреннее соперни¬чество и борьба; половая сегрегация; наличие собственного жаргона, а также ритуалов, игр и т. д.» (10, с. 155).
Главным содержанием детской субкультуры является осо¬бая картина мира, которая не только порождает особенности поведения, сознания и деятельности, но и сохраняет эле¬менты различных исторических эпох, архетипы коллектив¬ного бессознательного и пр., зафиксированные в детском языке, мышлении, игровых действиях, фольклоре. Опорой субкультуре служит социальный опыт, накопленный многи¬ми поколениями детей, которые в течение веков познавали трудную науку общения между собой и со взрослыми.
Картина мира
Весь мир в детской картине поделен на две неравные половины — с одной стороны, это мир взрослых, «больших людей», обладающих всеми мыслимыми правами, и мир детей — которым почти все нельзя, потому что «еще рано». Дети во всем зависят от взрослых и материально, и в иных отношениях — взрослые позволяют или не позволяют делать то-то и то-то. Позади у детей очень мало воспоминаний, а впереди — необъятно много, так, что будущее теряется где-то за горизонтом и выглядит смутным, неопределенным и несколько фантастичным.
Л. С. Выготский и А. Р. Лурия подчеркивали, что «вся картина мира воспринимается ребенком не так, как взрос-лым» (5, с. 133). Картина мира, утверждали они, «для ре-бенка есть безусловно картина, в которой рамки реальных восприятий и фантазии стерты, и нужно, чтобы прошло еще много времени, пока две эти стороны разделятся и перестанут смешиваться одна с другой» (5, с. 136). «Между ним и реальностью вдвигается еще промежуточный мир, полуреальный, но весьма характерный для ребенка,— мир эгоцентрического мышления и фантазии» (5, с. 141).
Картина мира детей младшего возраста — это сказочный мир, полный говорящих зверей, чудовищ и волшебников. Ребенок «видит» много из того, что не видят его родители. Многие из них помнят, как их ребенок просыпался и кри¬чал, что в его комнате ходит медведь. Приходят родители,
109

включают свет и ласково говорят: «Видишь, никого нет...» Или, наоборот, родители сердятся, велят молчать и спать немедленно. Но ребенок все равно «знает», что в комнате был медведь, независимо от того, мягко или сурово обо-шлись с ним родители. Однако ребенок понимает (если мать или отец были ласковы): когда появится медведь, придут родители и медведь убежит в берлогу. При суровом подходе родителей ребенок скорее всего подумает: «Ты один на один с медведем и положиться можешь только на себя». Но «медведь» при этом все равно остается (1, с. 264—265).
Более старшие дети также обладают картиной мира, от¬личной от картин мира взрослых. Отсюда у них иная логика мировосприятия, не позволяющая детям воспринимать ар¬гументацию взрослых. С. Л. Выготский, стремясь иллюстри¬ровать это различие, использует прекрасный пример из че¬ховского рассказа «Дома». В нем отец пытается объяснить сыну, почему не следует курить и тем более брать чужой табак. По мнению Выготского, поучения отца «наталкива¬ются на непреодолимые препятствия в психике ребенка, который очень своеобразно и совершенно по-особенному воспринимает и толкует мир». Когда отец объясняет, что нельзя брать чужие вещи, мальчик отвечает, что вот же на столе у отца стоит его желтенькая собачка и он ничуть против этого не возражает и, если еще что-то нужно из его вещей, то пусть отец, пожалуйста, возьмет и не стесняется. Когда отец объясняет ему, что курить вредно, что дядя Григорий курил и поэтому умер,— этот пример оказывает как раз обратное действие на ребенка, потому что образ дяди Григория связался для него с каким-то поэтическим чувством; он вспоминает, что дядя Григорий прекрасно играл на скрипке, и судьба этого дяди не только не способна отклонить его от того, что делал дядя, но, скорее, наоборот, сообщает курению новый привлекательный смысл.
Так, ничего не добившись, отец прекращает беседу с сы¬ном, и только перед самым сном, когда по привычке он начинает рассказывать сыну сказку, неумело соединяя первые попавшиеся в голову мысли с традиционными сказочными шаблонами, его сказка неожиданно выливается в наивное и смешное повествование о старом царе, у которого был сын, сын курил, заболел чахоткой и умер в молодом возрасте; пришли неприятели, разрушили дворец, убили старика — и «уж в саду теперь нет ни черешен, ни птиц, ни колокольчи¬ков»... Самому отцу показалась наивной и смешной эта сказка; однако она вызвала неожиданный эффект в сыне, который задумчиво и упавшим голосом сказал (для отца совершенно неожиданно), что он больше никогда не будет курить (4, 284—285). Так, использовав в общении фрагменты детской картины мира, отец добился понимания ребенка.
Сегодня все большее число исследователей понимают, что в детском мире царят особые законы. Здесь не сохраняется величина и соразмерность, объем и плотность вещей, взрослая
110

логика. Как писали Л. С. Выготский и А. Р. Лурия, «для ребенка не может существовать развитая логика со всеми ограничениями, которые она налагает на мышление, со всеми сложными ее условиями и закономерностями» (5, с. 150).
Мир в детской картине делится не только на «взрослую» и «детскую» половины. Он делится также на «дом» и «не-дом». Огромный мир за пределами родного дома для боль¬шинства детей полон опасностей и вызывает страх. Столь острый в детстве страх смерти сочетается с бесчисленными страхами перед всем чужим и непонятным. Чувство защи¬щенности дает только семья, живое присутствие матери. Если ее нет, ребенок часто стремится найти безопасное место, замкнутое со всех сторон. Так, известно общее при¬страстие детей создавать себе убежища в виде шалашей, палаток, домиков. Относительная безопасность ассоцииру¬ется у них с замкнутым пространством, а любой прорыв в этой замкнутости — с опасностью (19, с. 284—285).
Изучать детскую картину мира особенно трудно. Дети, так же как индейцы из джунглей Амазонки, стремятся ог-радить свой мир от постороннего взгляда, в данном случае — от контроля взрослых. Это проявляется, в частности, в при¬страстии тинэйджеров к шифрованным запискам и «тайным» языкам. Опрос показал, что 83 % ленинградских третьекласс¬ников убеждены: взрослым не следует ничего знать о детских традициях. Р. Кейт пишет, что «в ответ на враждебность учителей и обязанности, идущие, как им кажется, вразрез с их собственными запросами, дети создают свою систему ценностей и приоритетов». Возникает резко своеобразная система общения, совершенно непонятная взрослым: «...шу¬шуканье, записочки, крестики-нолики и настоящие сраже¬ния, при которых в ход пускается любое «оружие», оказы¬вающееся под рукой в классе — резинки, скрепки, мел, лас¬тики, комки бумаги» (9, с. 145).
Важнейшим средством формирования, сохранения и трансляции картины мира служит детский фольклор.
Детский фольклор
Детский фольклор — это «социальная память» детской группы, язык детской субкультуры, воспитывающей ребенка не меньше, чем его взрослые наставники.
Важно отличать детский фольклор от «фольклора для де¬тей» (колыбельные, частушки, потешки, прибаутки и т. п.), носителями которого обычно являются взрослые, исполь¬зующие фольклорные тексты для общения с маленьким ребенком (успокаивание, побуждение к действию, развле¬чение, обучение). Детский же фольклор демонстративно противостоит чересчур правильному и подавляющему миру взрослых. Поучающие и морализирующие взрослые оказы¬ваются в детских песенках, анекдотах, пародиях на «страш-
111

ные истории» невеждами, простаками, недотепами, не спо¬собными понять самые простые вещи и поступающими как малые дети. Исследователи детского английского фольклора заметили, что больше всего записано ими пародий на ре¬лигиозные песнопения и на гимны, посвященные королеве, к которой англичане относятся с искренним уважением. То есть именно самое возвышенное, как это и должно быть в смеховой карнавальной традиции, оказывается развенчан¬ным и сниженным. Пародирование чопорно-серьезного ми¬ра взрослых позволяет детям развенчать его, сделать до-ступным и своим.
Детская фольклорная традиция, независимо от нацио-нальной принадлежности, включает в себя, например, так называемые страшные истории — «страшилки». Последние занимают основное место в устном репертуаре современных детей до 13—14 лет и представляют собой «страшные» рас¬сказы. Это устойчивые тексты детского фольклора, и пере¬даются они в сравнительно неизменном виде от поколения к поколению детей.
Страшилка — весьма специфический жанр детского фольк¬лора. Ее герои условны и безымянны. Характеры их не рас¬крываются и поступки не мотивируются. Они просто олице¬творяют собой столкновение сил добра и зла. Здесь всегда есть персонажи страдающие — члены сказочной семьи. Ее антагонисты — бандиты, шпионы, разбойники, реже колдуны. Третья сила —добрые помощники; это почти всегда мили¬ционеры.
Любопытно, что в страшилках фигурируют только три цвета — символически значимые у взрослых: черный цвет как символ зла, белый и красный (19, с. 282—283).
Детское искусство
В художественном восприятии детей очень много спе-цифического. Большое значение для них, к примеру, имеет степень близости, доступности образа. Правда, художест-венные предпочтения детей дифференцируются с возрастом. Так, например, в иллюстрациях младшие дошкольники чаще всего предпочитают «положительных» животных с антро¬поморфными признаками, средние дошкольники — живот¬ных, сказочных человечков, детей-ровесников; шести-семи-летки чаще выбирают наиболее занимательный и находчи¬вый, наиболее веселый персонаж (2, с. 34).
К художественному творчеству самих детей всегда под¬ходят с особыми мерками. Решительно отвергается приме¬нение профессиональных критериев, поскольку принима¬ется, что миру детства свойственна другая структура цен¬ностей.
Неудивительно поэтому, что помимо фольклора сущест¬вует и своеобразное детское искусство, создаваемое для них
112

взрослыми. Его существование всегда считалось чем-то само собой разумеющимся. Общепризнано, к примеру, что сказки и приключенческая литература — это прежде всего для де¬тей. К примеру, герои Джанни Родари и Астрид Линдгрен — это, конечно же, детские герои. Издавна существует специа¬лизированные детские учреждения искусства.
Еще в дореволюционной России открывали специальные детские библиотеки, в которой была специальная литература для детского читателя. С 1933 г. в нашей стране сущест¬вовало издательство «Детская литература», выходил одно¬именный литературно-критический журнал. С 20-х годов работали профессиональные театры для детей (ТЮЗы). С 1936 г. существовала детская кинематография как отрасль киноискусства. Создавались художественные фильмы для детей: игровые, мультипликационные, кукольные. В других странах также существуют специализированные детские уч¬реждения искусства. Например, в ФРГ и США действуют особые детские музеи, в Швеции — детские библиотеки, во Франции — детские театры (16).
Воспроизводство субкультуры
Детская картина мира сохраняется, передается, сущест-вует как живая традиция. Дети остаются в современном обществе единственной субкультурой, передающей ее ис-ключительно устным способом. При этом детский фольклор удивительно живуч. Детская субкультура нагляднее других демонстрирует, как передается эстафета традиций при пол¬ной смене носителей картины мира.
Действительно, поколения совместно играющих детей сменяют друг друга очень быстро, каждые три-четыре года. Взрослые же часто не только не одобряют, но и всячески мешают передаче детской традиции: скажем, запрещают рассказывать страшные истории, «неприличные» песенки и анекдоты. И тем не менее тексты детского фольклора, игры и традиционные шалости могут сохраняться столетия¬ми. Так, например, в прошлом веке английские мальчишки стучали дверным молотком у входа, а потом убегали. Сейчас они сбегают по лестнице, нажимая по пути кнопки дверных звонков, как и наши отечественные подростки. Воспитан¬ницы Смольного института благородных девиц точно так же рассказывали друг другу по ночам «страшные» истории, как спустя столетие это происходило в спальне пионерского лагеря или детского санатория. Исследователи обнаружили, что тексты детского фольклора, игры и традиционные ша¬лости представляют собой отголоски далекого прошлого и их сходство сохраняется во все века во многих странах. Искаженные почти до неузнаваемости католические и иу-даистские молитвы русские дети превратили в тарабарские, «заумные» считалки, а крики уличных разносчиков XVI в.
113

сохранились в песенках современных английских детей. От¬дельные жанры детского фольклора — считалки, дразнилки, загадки, шутки, анекдоты, страшные истории и т. д. — вхо¬дят в репертуар детей постепенно, в зависимости от воз¬раста, уровня психического развития, социального опыта и потребностей. Активными носителями детского фольклора становятся дети от 6—7 до 12—13 лет, т. е. в период наи¬более интенсивной жизни игровых детских групп. Отдель¬ные жанры проявляются в репертуаре детей в ответ на конкретные социальные потребности определенного возрас¬та и исчезают, если больше не нужны. В старшем возрасте складывается особая система подросткового фольклора, от¬личающегося от детского по жанровому составу, функциям и способам трансляции.
Однако для того, чтобы ребенок мог приобщиться к детской традиции, необходимы определенные условия. Во-первых, ему нужно свободное время. Во-вторых, надо, чтобы в стихийно сложившейся игровой группе участвовали дети разного возраста. Исследования показали, что тексты дет¬ского фольклора наследуются младшими детьми именно от более старших. Да и некоторым обрядам, приемам и играм более старшие специально учат младших. Скажем, девочки десятилетиями учат младших делать «секреты» — ямки в земле, украшенные внутри разноцветными стеклышками, фантиками и цветами, прикрытые сверху стеклом и засы-панные землей.
Этика и нормативная система
Как и у всякого этноса и любой субкультуры, у детей есть свои законы, своя этика поведения и способы решения конфликтов в различных ситуациях. Нормы и правила иг¬рового поведения, выработанные в детской традиции, за¬креплены в текстах детского фольклора. Дети традиционно используют считалки и дразнилки, песенки и анекдоты для того, чтобы регулировать взаимоотношения внутри детской группы, преимущественно игровые. Осваивая их, ребенок наследует основные формы и принципы социального вза¬имодействия и партнерства: принцип очередности, распре¬деление и принятие ролей, способы разрешения конфликтов и организации сотрудничества и т. д.
Например, инструментом мирного выхода из конфликта при распределении ролей стала считалка. Она нужна для того, чтобы никто не возражал против справедливости жребия. Жребий находится вне амбиций и личных интересов и может пасть на кого угодно, его необходимо принять. И такой способ решения проблем — это не навязанные взрослыми «правила справедливости», а освященная традицией детская культурная норма. Закон подчинения результатам жеребьевки общепри¬нят, он поддерживается давлением традиции, авторитетом
114

старших детей и, самое главное, практической значимостью. Передаваемые от поколения к поколению детей тексты счи¬талок служат средством воплощения этого закона в жизнь. Кроме считалок, ход игры и отношения между участниками регулируют так называемые «игровые припевки», словесные формулы типа: «За одним не гонка, человек не пятитонка!»
Другой способ решения проблем — дразнилки против «ябед», «жадин», «плакс», «воображуль» — мощное средство, с помощью которого утверждаются нормы коллективной жиз¬ни детей и пресекается нежелательное для группы поведение.
Исследователи обнаружили также своеобразный детский правовой кодекс. Его нормы, закрепленные в традиционных словесных формулах, имеют для детей почти магическую силу. Например, чтобы помириться, надо подать друг другу руки и покачивая ими, сказать: «Мирись, мирись, мирись и больше не дерись; а если будешь драться, то я буду кусаться!» После этого рукопожатие разбивается ребром левой ладони.
Традиционные дворовые игры «с правилами» (пятнашки, прятки, казаки-разбойники и т. д.) становятся важной шко¬лой обучения законам сотрудничества. Р. Кейт пишет, что американские дети «играют в „дочки-матери", в „больни¬цу", в преступников, погони, аресты, побеги, тюрьму, убий¬ства, „воры и полицейские", „индейцы и ковбои", „человек-ястреб", „механическая женщина", „супермен", „пираты"» и т. д. (9, с. 155). И в каждой из этих игр существует набор норм и правил. Нарушение их грозит отлучением от детского сообщества.
Одним из самых серьезных «преступлений» дети считают попытку вовлечь взрослых в ребячьи проблемы и конфлик¬ты. Недаром детский фольклор так богат дразнилками про¬тив «ябед», «маменькиных сынков» и «плакс».
Есть у детской субкультуры и такое замечательное обо¬ронительное средство, как «отговорка». Бывают отговорки на определенные дразнилки. Таким образом, в детском язы¬ковом арсенале есть традиционное оружие нападения (драз¬нилки, обзывания) и защиты (отговорки). В словесных по¬единках, столь любимых детьми, нападающий и обороня¬ющийся попеременно меняются ролями и верх одерживает тот, кто помнит больше текстов.
Как выяснилось в исследовании, проведенном на факуль¬тете психологии ЛГУ, дети 7—9 лет особенно ценят тех сверст¬ников, которые хорошо знакомы с детской традицией и лучше знают детский фольклор. Среди 9—12-летних хорошим тоном считается знать более гибкие в обращении остроты и уметь «обрезать» противника.
Подростковая субкультура
Нельзя не подчеркнуть неоднородности детской субкуль¬туры, наличия в ее составе разных слоев, в частности
115

выделяющейся общности подростков. Ослабление контроля в родительской семье или демонстрация в ней образцов девиантного поведения приводит к тому, что формирую¬щаяся уличная подростковая субкультура (назовем ее «улич¬ная шарага») начинает оказывать мощное влияние на фор¬мирование картины миры подростка.
Как пишет С. Лебовичи, «в современном мире подрост¬ки, чьи потребности значительно возросли, а зависимость от взрослых растянулась на более длительный период из-за необходимости обучения, образуют, по сути дела, социаль¬ный класс, проблемам которого отводится значительное место средствами массовой информации» (15, с. 31).
Ну, конечно же, не класс, а скорее подростковая суб-культура — балансирующая на грани между бунтом и пре¬ступлением; в играх и войнах между родителями и стар¬шими, с учителями, милицией и соперничающими «шара-гами», она образует замкнутое, обособленное сообщество. Иногда, как считают социологи, это — безобидная попытка нормальных подростков, переживающих тревожный и чув¬ствительный период, в поисках душевной теплоты, иногда — отчаянное усилие направить в какое-то русло повсюду раз¬литую агрессивность (13, с. 46).
Различия детских субкультур
Полевые исследования показали наличие специфических особенностей фольклорной традиции девочек и мальчиков. В последние годы началось экспериментальное изучение экологии детского фольклора и в связи с территориальными различиями в поведении детей.
Существенно различаются также детские субкультуры в разных этносах. Так, например, Р. Кейт отмечает, что «не¬смотря на широкое и повсеместное проникновение массо¬вой культуры, продукция ее воспринимается через призму этнических и классовых представлений. По всей стране, например, дети играют в „индейцев и ковбоев", но у ин¬дейского мальчика эта игра может вызвать внутренний глу¬бокий кризис» (9, с. 155).
В настоящее время изучение детского фольклора является сферой междисциплинарного сотрудничества фольклористи¬ки, этнографии, психологии, социологии, истории культуры, социолингвистики, педагогики и других наук. Результаты изучения детского сообщества как особой субкультуры по¬зволят приоткрыть многие доселе неизвестные тайны этого удивительного «племени».