Я не удержалась и даю почитать вам.
Потому что мой прадед пропал на войне без вести.
И мне некого вот так вспомнить.
Но почему-то каждый год я чувствую всю значимость этого праздника.
"Это праздник с сединою на висках.
Это радость со слезами на глазах"
09.05.2010 в 04:07
Пишет Clopin Trouillefou:читать дальше
До сих пор я бережно храню в памяти образ человека из далекого прошлого - маленький старичок с невероятным числом морщин и раскосыми глазами. В моих детских воспоминаниях его осталось очень мало - вот он спит на диване, подложив под голову двупалую руку, а я сижу рядом и отчаянно трушу, т.к. тот, кому нужно было за мной присматривать, так некстати уснул, а мне всего три года, я смотрел все дешевые фильмы ужасов и верю в то, что разбитые игрушки мстят нерадивым владельцам. А вот он улыбается. Не помню почему, да и вообще - воспоминание ли это? Больно похоже на выцветшее фото из бабушкиной шкатулки. Странно, но в доме почти не было его фотографий, только трио на книжной полке: он, похожий на Дерсу Узалу, баба Шура, будто боярыня, и один из детей, кажется Владимир, точь в точь актер черно-белого голливуда - бесплотный образ, повесился за миллион лет до нашей эры.
Фотографии. Память, как фотографии - стирается, теряется, выцветает так, что лиц уже не различить, только темноту силуэтов сквозь пространство и время. Я гораздо лучше знаю этого старика по рассказами своего необъятного табора. Все звали его дед Миша, хотя кому-то он приходился отцом, кому-то отчимом, а мне так и вовсе прадедом. После него у нас осталось крылатое "шутка ли, весь день без чая!", обязательно звучащее за каждым семейным обедом. Он воевал под Ленинградом, где лишился пальцев и сна. Никогда не говорил об этом. Мама помнит, как однажды девятого мая, когда она уже училась в старших классах, его пригласили к ним в школу на вечер памяти, рассказать детям о войне, и он пришел , думая, что спустя столько лет сможет, но вместо этого заплакал, постоял молча, махнул рукой и вышел. Она говорит, что ей было неимоверно стыдно, потому что даже тогда, около двадцати пяти лет назад, война была для них страницами учебников истории. С тех пор я со скепсисом отношусь к людям с иконостасами на груди, бодро вещающим о боях и победах. Кажется, что человек, лежавший на земле вперемешку с разорванными взрывом телами, никогда не сможет рассказывать об этом бодро.
Бабушка часто вспоминает, что он держал лошадь, искренне обожаемую всей местной детворой и умел доить корову двумя пальцами. И что у него было много орденов, хотя теперь никто уже не помнит куда они делись. Нет, есть у меня конечно предположения, ибо как не знать, кто в тоей родне хомяк, но прямых вопросов задавать я не собираюсь. А то подумают еще, что перехомячить хочу.
А еще однажды я нашел фотографии с похорон бабы Шуры, где она, все еще по боярски величественная, лежит в открытом гробу, а он, маленький и потерянный, стоит рядом с крышкой. Они завораживают и пугают, эти фотографии. Люди-прошлое во влоти. Люди-война. Люди, благодаря которым я страдаю, смеюсь, просыпаюсь по утрам. Люди-победа. Думаю, у каждого из нас есть в семье такой маленький старичок с испещренным морщинами лицом, человек-победа, которого ни в коем случае нельзя забывать.
URL записиФотографии. Память, как фотографии - стирается, теряется, выцветает так, что лиц уже не различить, только темноту силуэтов сквозь пространство и время. Я гораздо лучше знаю этого старика по рассказами своего необъятного табора. Все звали его дед Миша, хотя кому-то он приходился отцом, кому-то отчимом, а мне так и вовсе прадедом. После него у нас осталось крылатое "шутка ли, весь день без чая!", обязательно звучащее за каждым семейным обедом. Он воевал под Ленинградом, где лишился пальцев и сна. Никогда не говорил об этом. Мама помнит, как однажды девятого мая, когда она уже училась в старших классах, его пригласили к ним в школу на вечер памяти, рассказать детям о войне, и он пришел , думая, что спустя столько лет сможет, но вместо этого заплакал, постоял молча, махнул рукой и вышел. Она говорит, что ей было неимоверно стыдно, потому что даже тогда, около двадцати пяти лет назад, война была для них страницами учебников истории. С тех пор я со скепсисом отношусь к людям с иконостасами на груди, бодро вещающим о боях и победах. Кажется, что человек, лежавший на земле вперемешку с разорванными взрывом телами, никогда не сможет рассказывать об этом бодро.
Бабушка часто вспоминает, что он держал лошадь, искренне обожаемую всей местной детворой и умел доить корову двумя пальцами. И что у него было много орденов, хотя теперь никто уже не помнит куда они делись. Нет, есть у меня конечно предположения, ибо как не знать, кто в тоей родне хомяк, но прямых вопросов задавать я не собираюсь. А то подумают еще, что перехомячить хочу.
А еще однажды я нашел фотографии с похорон бабы Шуры, где она, все еще по боярски величественная, лежит в открытом гробу, а он, маленький и потерянный, стоит рядом с крышкой. Они завораживают и пугают, эти фотографии. Люди-прошлое во влоти. Люди-война. Люди, благодаря которым я страдаю, смеюсь, просыпаюсь по утрам. Люди-победа. Думаю, у каждого из нас есть в семье такой маленький старичок с испещренным морщинами лицом, человек-победа, которого ни в коем случае нельзя забывать.